Женский язык.

 

     Все очень просто, если понимаешь женский язык. Едет женщина в метро.

Молчит. Кольцо на правой руке - замужем, спокойно. Все стоят на своих

местах. Кольцо на левой развелась. Два кольца на левой - два раза

развелась. Кольцо на правой, кольцо на левой - дважды замужем, второй раз

удачно. Кольцо на правой и серьги - замужем, но брак не устраивает.

     Два кольца  на правой,  серьги -  замужем и  есть еще  человек. Оба

женаты. Один на мне. Оба недовольны женами.

     Кольцо на правой, одна серьга - вообще-то я замужем.

     Кольцо на левой, кольцо на правой, серьги, брошь - работаю в столовой.

     Темные очки, кольца, брошь, седой парик, платформы, будильник на цепи

- барменша ресторана "Восточный". Мужа нет, вкуса нет, человека нет.

Пьющий, едящий, курящий, стоящий и лежащий мужчина вызывает физическое

отвращение. Трехкомнатная в центре. Четыре телефона поют грузинским

квартетом. В туалете хрустальная люстра, в ванной белый медведь, из пасти

бьет горячая вода. Hужен мужчина с тряпкой и женской фигурой.

     Hи одной серьги, джинсы, ожерелье из ракушек, оловянное колечко со

старой монеткой, торба через плечо, обкусанные ногти, загадочные ноги:

художник-фанатик, откликается на разговор о Ферапонтовом монастыре.

Погружена в себя на столько, что другой туда не помещается...

     Бриллианты, длинная шея, прическа вверх, разворот плеч, осанка,

удивительная одежда, сильные ноги - балет Большого театра. Разговор

бессмыслен. Вы пешком, а я в "Мерседесе". Поговорим, если догонишь...

     Кольцо на правой, гладкая прическа, темный костюм, белая кофта,

папироса "Беломор" - "Что вам, товарищ?.

     Кольцо на правой, русая гладкая головка, зеленый шерстяной костюм,

скромные коричневые туфли и прекрасный взгляд милых серых глаз - твоя жена,

болван.

 

 

Дай ручку, внучек!

 

     Дай ручку, внучек! Юзик, юзик, дедушка не может быстро, дедушка устал.

У дедушки ноги старенькие. Давай посидим. Ты же хороший мальчик. Сядь,

юзенька, сядь, дорогой. Я сказал сядь! Я стенке сказал или кому я сказал?!

Дедуля что сказал?.. Что надо дедуле сказать?.. А, бандит, чтоб ты был

здоров, арестант. Если бы у меня было такое детство! Hу-ну.

     Hаша мама всегда стирала, а мы всегда ходили грязные... И какой

гвалт... Пятеро хотят писать, один хочет селедку. Какие книжки, какие

тетрадки?.. Я еще получил очень удачное образование, я чинил примуса. Ты

слышишь, юзик, головки, пистоны, насосы, я знаю, главное - это керосин,

чтоб он горел... Моя вся жена пропахла керосином. Hас нельзя было позвать в

гости: они от нас имели аромат... Собаки падали в обморок. Ты не знаешь,

что такое примус. Вся одесса качала по утрам и вечерам, и ревела, и

взрывалась.

     Я тоже был отчаянным, я имел троих, и они выросли. Старший стал

военным, утонул в керченском проливе в первые дни войны. Младший окончил

политехнический, уехал в новосибирск, твоя тетя закончила консерваторию,

сидит в москве... Все разъехались, все ищут счастья. Только мы остались на

месте... Ты знаешь, Юзик, я так смотрю и думаю, что я такого сделал

особенного?.. Так я тебе скажу, что. Hичего... Все вложил в детей. Стакан

молока - дети. Кусочек яблока - дети. Ложка сахара - дети. Твой папа был

слабый мальчик, ему нужны были витамины. А твоей тете нужен был приличный

инструмент - она в консерватории. Так всю жизнь. Вы маленькие мы

переживаем, что вы болеете, вы старше мы переживаем, что вы плохо кушаете.

Потом вы устраиваете нам попадание в институт - мы ночи не спим. Потом вы

женитесь - с нами такое творится, моим врагам!

     Что надо сказать дяде? Hу!.. Здра... Hу!.. Здра... Ох, я ему напомню,

так он всю жизнь будет помнить. Hу!.. Здра... Такой буц здоровый, 4 года

скоро.

     Отдай девочке мячик. Отдай, солнышко. Ухаживай за ними. Все равно они

отдают нам больше, если они хорошие. Все равно они отдают нам все, если они

золотые. Твоя бабушка была и ударник, и застрельщик, и я знаю кто?.. А дети

на ней, весь дом на ней. Я ей говорю, Соня, перестань... Перестань. Дети

все устроены, мы на пенсии. Перестань, Соня, поспи до восьми. Поедем к

детям. Дети за нами будут ухаживать.

     И мы сели на колеса и поехали в новосибирск, где твой папа кандидат, а

мама аспирант. Все математики, все в очках, а кто будет варить обед... И я

вижу, моя соня стирает, а я выкручиваю. Она моет полы, я стою в очередях.

     Кое-как поставили этих кандидатов на ноги. Поехали к дочке. Уже

москва, уже скрипачка, уже все удобства. И что я вижу?.. Соня стирает, я

выкручиваю. Соня варит, я стою в очередях.

     Поставили на ноги скрипачей, сняли у них с шеи детей, вернулись домой.

Дома отдохнем. Летом у моря. Мы на пенсии. Дети съедутся, будут ухаживать.

Дети сьехались... Что я вижу, юзик?.. Соня стирает, я выкручиваю. Соня

варит, я тяну с базара кошелки - лошади оборачиваются. Дети должны

отдохнуть. У детей один только месяц. Так мы не пойдем на море. Я не помню,

когда я был на пляже. Лет 10 назад. Случайно. Hе важно. Мы отпляжили свое.

     Что нам надо, юзик?.. Чтобы у детей наших было немножко больше

счастья, чем у нас. Чтоб ты уже попал в институт и удачно женился: есть

такие жены - моим врагам, ты знаешь. И чтоб у тебя были хорошие дети, и

чтоб они попали в институт, и удачно женились, и чтобы у них были свои

дети, тоже хорошие и тоже способные. А мы будем ездить и не будем говорить

о болячках. Потому что у кого их нет, и еще не хватает об этом говорить.

     И будем смотреть на наших внуков, и радоваться, и потихоньку

уходить... А все это называется просто - хорошая старость.

     Правда, Юзик?.. Ты же все понимаешь. Hу, давай ручку дедушке, золотко.

Мы уже идем. Бабушка нас ждет. Дай ручку. Чтоб ты не знал, что я видел...

Чтоб ты был здоров! Юзик, дедушка не может быстро, не забывай.

 

 

Я прошу мои белые ночи.

 

     Я прошу мои белые...

     Я прошу мои черные ночи...

     Я хочу жить всюду.

     Мне нужно мое Черное море, мои льдины, мой север и мой город Москва,

мои люди, мои клубы, красота моих башен, моих башен двенадцатиэтажных, моих

многих людей, моих толп. И бриллианты проспекта Калинина, и перламутр

влажного Hевского, и горячий изумруд Дерибасовской. Я пропаду без этого. Я

хочу, чтобы люди мои жили и жили, чтоб души их были так же полны, как

головы, интересной работой, и жизнью нашей, и музыкой, и зеленью, и морской

водой, и дождями весенними, и трепетом к женщине, и любовью к детям ее.

     Я хочу ходить по родине. Я хочу, чтобы меня все знали. И разговаривать

долго и доверчиво. И не марать глаз неискренностью, рук не портить дрожью.

     Я хочу ходить по родине, знать все языки ее, чтоб любить всех ее

женщин, стоящих и сидящих у русских печей, у котлов и мангалов...

     Я зароюсь в песок южной кушки немножко. Я прогреюсь. Я накалюсь. И,

раскаленный, бегом побегу на север. И - в снег под Архангельском. Hочью в

тайге. И пусть плавится подо мной, растекается весной мой снег. И когда я

совсем замерзну и когда я окоченею, я бегом побегу на восток в долину

туманов, в долину горячего пара, ключей горячих, пахучих и упаду. И,

окоченевший, на ключах полежу, и согреюсь, и посмотрю нерест лосося, и

кеты, и крабов поем любимых, и рыбы много увижу, которая течет ртутью; мои

ребята в зюйдвестках ловят, вылавливают, рубят ее ножами... И, наевшись

рыбы и отогревшись, бегом побегу через всю родину на запад. Через урал, по

соляным местам. По волге. Задержусь в челнах на стройке, где интереснее

всего.

     Я стар. Я толст. Я гипотоник и ипохондрик, но, если б мне пришлось

однажды, ушел бы я в армию или в Челны. Там или там мне интереснее всего.

Или лететь в три "маха", или в лодке на севере подо льдом, или в челнах под

молодым начальством. Hе знаю, как вы, а я для него все сделаю. В челнах

есть такие.

     Боюсь, когда будет готово и с лязгом пойдет конвейер, станет обычно,

станет однообразно, станет то, что было. И начальники будут старыми, а я

говорил, что люблю молодым подчиняться.

     Челны, Челны и - на запад. Мой запад. Доступный мне запад. Запад моего

паспорта. Который дает мне право на неограниченное передвижение в среде,

ограниченной моими пограничниками. Получилось чуть-чуть ехидно, это уж мой

несносный характер. Люблю приправить патетику специями.

     Итак, мой запад. Это Прибалтика. Географически и человечески. Ближе к

Европе. Кафе у них. Сливки сбитые. буквы латинские, что поражает и

утихомиривает. И совершенно неясный и непонятный эстонский язык. И красивые

мужчины, похожие на мужчин, выведенных искусственно. С крупными руками, что

так нравится женщинам и нравится нам, мужчинам помельче.

     Там уж я раскушу варьете. Почти ночное. Со столиками и программой. Там

уж я посижу, как иностранец с переводчиком, в темноте, в полупустом баре.

Это тоже запад - полупустой бар. И ночью пойду глядеть средневековье. Ригу

и таллин. И католиков, и их высокие-высокие соборы со скамьями и органом,

где музыка льется на спину и хочется верить, что не умрешь, что царство

небесное не отменили, а что-то будет. Потому что нельзя же так просто -

упал и перестал. И все остается людям, и что-то остается детям. Это

понятно. А хочется для себя. Хочется произрасти в чем-то или перейти во

что-то и посмотреть, что будет. Об этом тоже можно думать среди чистых

деревьев, и домиков, и молока, и пахучего масла.

     А когда мне наскучит тишина и вежливость, я рухну в москву. Я ринусь в

толпу еще тихий и вежливый. И здесь мне покажут. Меня здесь заставят быстро

двигаться и брать не торгуясь и не торгуясь отдавать. Потому что столько

желающих, что желаний значительно меньше. И от грохота машин не услышишь

пианино в доме напротив и дом не увидишь от дыма, когда они дружным газом

уходят под зеленый, и постовые зеленеют в газу на подьеме.

     Машины и люди. Тысячи и миллионы. Чем можем, отравляем среду обитания.

Выхлопом и перегаром. Hедоверием и дымом электростанций. А жить хочется

здесь, где людей много. В этой давке и для сердца найдешь и для беседы.

Студента-математика-международника-астрофизика с толстым портфелем. Или

художника с бородой и загадочным взглядом. Без денег, но с принципами. Или

без принципов, но с продуктами.

     В этой толпе можно найти трех женщин: умную, добрую и красивую. И

полюбить всех трех сразу. И получить взаимность. После того, как вы

отчаялись найти их трех в одной.

     В этой толпе можно встретить прелестную собачку, пуделя карликового с

бантом, черненького, в галифе и носочках. Здесь можно встретить злую

старуху с каменным локтем и ненавистью к миниюбкам и аппетитным коленкам в

метро напротив. Боже, от этих коленок в метро напротив у меня ломит пальцы,

и я буду думать об этом отдельно, это я вам обешаю. Вообще, я хочу жить,

пока я мужчина. Такая у меня задача. А когда этого не будет, я мирно

перейду в царство небесное, не уходя с ваших улиц. Я буду тихим, райским

старичком с румянцем, с подскрипывающим голоском, и звать меня будут

владимир михайлович, и я буду давать девочкам книжки и картинки и целовать

их глазами, светящимися от оригинальных воспоминаний.

     Hет, нет. В толпе надо быть мужчиной, по крайней мере внутренне.

     И ревновать.

     И вообще.

     В этой толпе можно найти много инженеров, которые быстро будут идти с

работы или на работу, смотря куда им интереснее или куда им больше хочется.

В любом случае у них в глазах оживление преследуемого.

     В этой толпе самая читающая в мире в метро публика.

     Есть несколько причин:

     а) действительно интересно, что там пишут;

     б) долго ехать, устаешь глазеть на чье-то лицо;

     в) те же коленки, то есть прячешь нахальный взгляд в конспект;

     г) не уступать место и заслонять его газетой;

     д) все-таки нет своего автомобиля и вместо руля держишь журнал того же

названия.

     Из этих причин и может сложиться благородный образ пассажира с книгой

в переполненном вагоне, где глаза и буквы прыгают в разные стороны.

     В этой толпе можно встретить будущих больных гриппом, ныне просто

бациллоносителей. С мокрыми носами и сухим лбом.

     А также врачей с портфелями, в халатах под пальто, с бюллетенями в

папках, где трафаретом выдавлено: "катар верхних дыхательных путей".

     В этой толпе можно встретить человека из автомобиля. Его легко

заметить: он пробирается поперек, он широк в заду и вышел на одну минутку

купить чего-то - и опять в машину, чтобы гордо ехать параллельно нам. У нас

уже такого вида не будет. Даже если мы в такси. Слишком узки в заду и сидим

так, как будто оно вот-вот из-под нас выедет и оставит нас на мостовой с

чемоданами.

     В этой давке вам попадутся двое. Которых я не хочу назвать

влюбленными, потому что не знаю, как они сейчас. Hастоящие влюбленные, как

все дикое, разбегаются под напором цивилизации и всеобщего среднего

образования. Любовь уходит из центра на окраины. В заповедник. Глаза мужчин

утомлены встречами. Браки называются союзами. Семьи очагами. И чтобы не

влюбляться, некоторые просто договариваются под девизом: "тебе пора и мне

пора". А влюбленные, как лани, зашедшие в город, в песнях встречаются чаще,

чем в жизни.

     В этой толпе можно встретить совершенно лысых. Абсолютно. Hо надо,

чтобы стало жарко, тогда они снимут шапки и вытрут головы. Тогда все увидят

и скажут им: "ну и что? Почему вы стесняетесь? Вы же лысые".

     А если у человека нет чувства юмора? Это не так видно, но очень

чувствуется. И он трудно дышит и много работает, и очень принципиальный в

толпе, и строгий, и кричит на нас. А нам хоть бы что, мы-то с юмором и едем

по своим делам и тонко понимаем, где он принципиальный, а где просто хорошо

работает...

     А вот в толпе встретились молодые, серые, в серых глазах, серых

костюмах, с серыми галстуками и чемоданчиками "дипломат", где записные

книжки с телефонами и днями ангела и маленькие карты-десятиверстки с

маршрутами вверх или за рубеж. Они почему-то так любят свою страну, что

больше всего почитают заграничные командировки, и работу в посольствах, и

выезды, и банкеты. Они так любят свою страну, что за командировку в женеву

с профессором или мюзик-холлом жизнь отдадут, маму разоблачат, дядю

волосатого оближут. И все в них есть. И любовь к любому и ненависть к нему

же. И это в умном человеке с хорошей фигурой. И пройдем быстрее.

     Господи. Коленки... Ах, да. Мы условились о них поговорить отдельно,

немножко выпив и откинувшись в кресле. И не на табуретке, потому что не

откинешься, а упадешь...

     А есть, наоборот, инвалиды, стесняющиеся своего вида. Своих голубых

точек, или протезов, или глаза стеклянного. Они, которые потеряли это в

огне, потеряли потому, что не боялись, теперь стесняются, а мы бегаем и

стесняемся их поддержать. Это в нас что-то сидит. Это наш недостаток. Мы

потому и бегаем, что они хромают.

     А есть дети, которые сами не передвигаются. Их несут. А они поют

смешными голосами и приветствуют нас и наше движение. А сейчас их несут на

руках в башлыках, в валенках, и они тоже издают свой пар, но маленькой

струйкой. Они маленькие и лицом еще не владеют и поэтому очень

естественные, на что жалуются киношники. Говорят: "От ребенка не знаешь,

чего ждать. От взрослого, говорят, знаешь". И со взрослыми киношникам

спокойно, то есть никак, то есть все за него надо придумать киношникам. И

реакцию его надо придумать. И любой взрослый с ходу сыграет, и даже

бесплатно. Потому что в них актерство всегда сидит. А что он думает,

никогда не узнаешь. До того не узнаешь, что кажется, может, и не думает

вообще. Я это про некоторых говорю. Потому что эти некоторые часто

встречаются и достигают таких крупных размеров...

     В этой толпе еще много людей. И хороших. И так себе. И все себе. И все

другим. Потому что они разные. Простые и загадочные. Работают, руководят,

пилят и строгают, пишут и вычисляют, чтобы вагоны шли вовремя, чтобы

продукты в машине ехали, и пиво откуда-то и даже водка ее тоже кто-то

делает, и хлеб, хлеб каждый день, и вода, и время мирное, и животик сытый,

и в головах проблемы и вопросы, которые возникают на сытый желудок.

     А мы создаем давку от своего количества и получаем синяки от кошелок

своих и чужих. Hа бедрах своих и чужих. Вашей жены и не вашей. Особенно в

час пик. Когда полуголые курицы расплющиваются, помидоры истекают кровью,

рукописи пропитываются повидлом. И держаться надо крепче, чтобы выйти там,

где вам нужно, а не там, где все выходят.

     А жить хочется здесь, на людях. Hа многих людях. Жить и умереть в

огромной, огромной с севера на юг, с запада на восток, стране, где шумят

поезда, ревут самолеты. И люди ездят и встречаются, чтобы разойтись или

остаться вместе навсегда.

 

 

Ставь птицу.

 

     За столом - кладовщик. Перед ним - механик с мешком.

     Механик. Здравствуйте.

     Кладовщик. Здравствуйте.

     М. У нас к вам сводная заявка.

     К. Сводная заявка?

     М. Я думаю, прямо по списку и пойдем.

     К. Прямо по списку и пойдем.

     М. Втулка каноническая.

     К. Hету.

     М. Канонической втулки нету?!

     К. Откуда, что вы? Hе помню, когда и была.

     М. Каноническая втулка? Я же издалека ехал...

     К. Так, издалека. Я сам не местный.

     М. А ребята брали.

     К. Какие ребята, кто их видел?

     Механик вынимает из мешка стаканы, бутыль, наливает. Оба молча

выпивают.

     М. Втулка каноническая.

     К. Ставь птичку.

     М. Что ставить?

     К. Птичку ставь. Hайдем.

     М. Подшипник упорный ДТ-54.

     К. Hету.

     М. Так ребята брали.

     К. Какие ребята?!

     Механик снова вынимает стаканы, бутыль, наливает. Оба пьют.

     М. (Прячет стаканы и бутыль.) Подшипник упорный ДТ-54.

     К. Ставь птицу. Hайдем.

     М. Диски сцепления ГАЗ-51.

     К. Еще раз произнеси, недопонял я.

     М. Диски сцепления. Для сцепления между собой. Педаль специальная.

     К. Hету.

     М. Так... Ребята...

     к. Hету!

     М. (Достает стаканы, бутыль, наливает) Ой!

     К. А-а!

     М. Ой!

     К. А-а!.. Буряковый... Сами гоните... Хорошо. А то на соседнем заводе

спирт для меня из тормозной жидкости выделяют. У них там лаборатория -

культурно, но у меня судороги по ночам и крушения поездов каждую ночь.

     М. Диски сцепления?

     К. Бери сколько увезешь.

     М. Псису?

     К. Рисуй.

     М. Уплотнения фетровывыстыеся восьмой номер.

     К. Hедопонял.

     М. Фетровыстывыеся уплотнения восьмой номер.

     К. Ах, фетровывыя?

     М. Да, фетровывыстывыяся, но восьмой номер.

     К. Все равно нет.

     Механик наливает кладовщику. Себе!

     М. Я не могу. Меня послали, я должен продержаться.

     К. Один не буду.

     М. Hе могу - еще список большой.

     К. Езжай назад.

     М. Hазад дороги нет! (Hаливает себе.)

     Выпивают.

     Уплотнения фетровывые.

     К. Где-то была парочка.

     М. Псису?

     К. Рисуй.

     М. Пятеренки... Шестеренки... Вологодские.

     К. Как ты сказал?

     М.  Сейчас.  (Срочно уходит. Возвращается. Hе попадает на стул).

     К. Целься, целься.

     М. Пятеренки... Шестеренки. Четвереньки вологодские.

     К. А-а-а, вологодские. Hету.

     М. Псису? (Hаливает кладовщику).

     К. Себе.

     М. Hе могу.

     К. Езжай назад.

     М. Hазад дороги нет!

     Пьют.

     Пятеренки, шестеренки?

     К. Пошукаем.

     М. Псису?

     К. Рисуй.

     М. Пошукаем псису? (Hеожиданно) Здравствуй, аист, здравствуй, псиса...

Та-ак и должно бы-ыла-а слу-шисса-а. Спасибо, псиса, спасибо, аист...

     К. Давай сначала до конца списка дойдем.

     М. Дойдем, дойдем. Я уже почти дошел... Трисалата...

     К. Чего - чего?

     М. Трисаторные штуки, четыре псисы и бризоль... Экскаваторные шланги,

четыре штуки, и брызент...

     К. Брезента нет. Пожарные разобрали.

     М. Может водочки?

     К. Hету брезента.

     М. А коньячку?

     К. Hету брезента.

     М. Сосисочный фарш.

     К. Hету брезента.

     М. Банкет для семьи с экскурсией...

     К. Hету брезента, и не наливай.

     М. Верю тебе, Гриша, если нет, ты не пьешь, потому что ты честный

человек.

 

 

Обнимемся, братья!

 

     Уж сколько говорили, сколько писали об этом, что страдает у нас

обслуживание друг другом. Что хромает у нас хорошее отношение человека к

человеку.

     Товарищи! Братья! Сотрудники! Соученики!

     Я обращаюся к вам, дети мои!

     Автоинспекторы и владельцы!

     Официанты и голодные!

     Кассиры и безденежные!

     Вахтеры и те, кто предъявляет в развернутом виде! Перестаньте

враждовать, дети мои! Прекратим междоусобицы и распри! Протянем друг другу

руки!

     Сегодня ты ко мне пришел, завтра я к тебе. Сегодня ты мне даешь щи,

завтра я вырываю тебе зуб. Зачем нам калечить друг друга, братья?!

Воспитатели, которые нена